– Значит, ты избавил Рэйчел Хоуард, Кенби Сулу и Алисию Дилберт от тел ради их собственной пользы? – так же серьезно спросила Ева.
– Конечно. Понимаете, их свет был очень сильным. Если бы вы как следует посмотрели на мои портреты и увидели их, то поняли бы. Мама рассказывала мне, что, когда была медсестрой, часто видела свет в глазах пациентов. У некоторых он был очень сильным, хотя врачи говорили, что у них нет никаких шансов на выздоровление. Но она видела этот свет и знала, что они победят. А у других, которые могли выкарабкаться, такого света не было. И они умирали. Уходили незаметно.
– Свет твоей матери тоже был сильным?
– Да. Но недостаточно. – Лицо Джерри исказилось от горя; на мгновение его глаза потеряли безумный блеск, и он показался Еве очень юным и беззащитным. – Слишком много теней. Тени застилают свет. Понимаете… – Он заерзал на стуле, его глаза снова полыхнули безумным блеском. – Я изучал работы Анри Жавера. Он был…
– Я знаю. Он фотографировал мертвых.
– Это зачаровывает! Я понял, что имела в виду моя мать, когда говорила о свете. Блестящие работы Жавера помогли мне сделать открытие. Нужно избавиться от тела и сохранить свет.
– Впитать в себя их свет через объектив фотоаппарата?
– Примерно так. Но понимаете, одной техники мало. Фотография – это искусство и магия. С их помощью можно увидеть душу. Можно заглянуть в человека и через объектив увидеть его душу. Это поразительно, но не каждому дано. А у меня есть такой дар.
– Почему ты использовал Хастингса?
– Использовал?..
– Ты брал снимки из его файлов, – напомнила Ева.
– А… Потому что я искренне восхищался его работами. Он трудный человек, но настоящий художник. Я многому научился у него за очень короткий срок. Он тоже фотографирует мертвых, но только для заработка. Не из соображений чистого искусства. А это искусство!
– Ты помогал ему фотографировать мертвых?
– Только однажды. Но это было поразительно… Понимаете, я был очень подавлен смертью матери. Профессор Браунинг помогла мне снова встать на ноги. Она поняла, что именно мне пришлось испытать, и предложила поработать у Хастингса помощником. Чтобы я был занят. Я проработал у него всего около недели, но многое получил. Когда я увидел на свадьбе Рэйчел Хоуард, увидел струившийся от нее свет… Это было прозрение! Хастингс тоже видел этот свет, иначе не стал бы ее фотографировать. Мне хотелось отнять у него аппарат и самому сделать ее портрет. Я с трудом удержался. Но он видел! И я понял, что он ведет меня по этой тропе. Как поводырь.
– И ты взял его дискеты?
– Наверно, это было неправильно. Мне очень жаль. Я заплачу штраф, – извиняющимся тоном сказал Джерри и смущенно улыбнулся. – Но это было сделано ради очень важной цели. Я уверен, что Хастингс поймет меня. Он слегка беспечен и плохо хранит свои файлы. Мне ничего не стоило их просмотреть. И когда я увидел… Свет их лиц слепил мне глаза!
– Но ведь Трухарта там не было, – заметила Ева.
– Трухарта?
– Моего сержанта. Того, кого ты сегодня вечером привез к себе в студию.
– Трухарт. Очень подходящая для него фамилия… Да, с ним все вышло случайно, потому что я имел на примете другого. Но стоило мне увидеть его в клубе, как я понял. Просто понял, и сегодня вечером все встало на место.
– Теперь о клубе. Почему ты сменил имя?
– Нужно было соблюдать осторожность. Я знал, что люди не поймут и будут пытаться остановить меня. И подумал, что мне понадобится второе «я». Просто на всякий случай.
– Однажды ты уже менял его. Когда работал помощником у Хастингса. Ты уже тогда задумал… свою галерею?
– Думаю, да. Где-то в глубине души. Но у большинства художников есть псевдонимы, и я попытался сделать то же самое. Взял псевдоним «Жавер», потому что искренне восхищался им.
– Когда ты начал работать в клубе, твой план уже был готов, – подсказала Ева.
– О да! Но в клубе все было просто. Я имею в виду псевдоним. Стивен – от Стивенсон, а Одри – второе имя моей мамы, так что это было данью ее памяти… Простите, можно попить? Жажда замучила.
– Конечно. – Ева сделала жест Пибоди. – Как ты обнаружил этот клуб?
– Очень просто. Я сам иногда заходил туда. Там собиралось множество студентов, а работа бармена давала хорошую возможность наблюдать и выбирать. То, что клуб был компьютерным, тоже сыграло свою роль. Можно было передавать сообщения, не отрываясь от работы. Никто бы ничего не заметил.
– Как ты это делал?
– Незаметно возвращался после того, как делал портреты и выбрасывал скорлупу. Подсовывал дискету какому-нибудь компьютерному наркоману или бросал ее в корзину. Никто не обращал на это внимания. Я знал, что Надин Ферст сделает из этого сенсацию. Она молодец, правда? А у Семьдесят пятого канала самый высокий рейтинг. Я выяснял.
Пибоди принесла стакан с водой. Джерри с жадностью выпил и благодарно улыбнулся ей.
– Теперь вы видели мою работу. Мою студию, мою галерею. – Он гордо выпрямился. Уродливая оранжевая роба Нью-Йоркской городской полиции, прикованная к столу лодыжка и резкий свет, лившийся с потолка комнаты для допросов А, не мешали ему выглядеть победительно.
– Да, Джерри. Видела.
– Значит, теперь вы понимаете, что к чему. Вас я изучал тоже. Вы умны и изобретательны. И свет у вас сильный. Не чистый, но сильный. Вы ведь позволите мне закончить, правда? Дадите мне завершить работу. Еще один портрет – и я стану бессмертным. Люди поймут наконец, что я для них сделал. Мы никогда не умрем. Никто не будет терять любимых. Никто не будет страдать и ощущать боль…
– Джерри, я хочу спросить еще раз, чтобы внести полную ясность. Ты знаешь свои права и обязанности?