– Но в фотографиях мертвых нет ни мысли, ни настроения, ни света.
– Нет, есть. Мысль, настроение и свет художника. В большинстве случаев смерть очищает человека. Отметает все лишнее и оставляет главное… А теперь посмотрим, что у нас получилось.
Она закрыла отверстие крышкой и вынула лист бумаги с изображением Евы, напоминающим бледный набросок карандашом.
– Свет выжигает образ на бумаге и тем самым сохраняет его, – сказала она, протянув листок Еве. – Свет – это инструмент, магия и душа одновременно.
– Интересный она человек, – заметила Пибоди, когда они сели в машину. – Держу пари, что Браунинг – потрясающий учитель.
– А поскольку она умеет манипулировать изображениями, то могла подделать показания видеокамер, подкрутив счетчик времени. Следовательно, ее алиби может оказаться фикцией. Во всяком случае, такая возможность существует. Придумай мотив.
– Ну, я не…
– Не обращай внимания на то, что она тебе нравится. – Ева выехала на улицу. – Зачем ей было преследовать и убивать двух красивых юных студентов?
– Искусство. Все дело в искусстве.
– Конкретнее, Пибоди!
– О'кей. – Пибоди захотелось снять фуражку и почесать в затылке, но она сдержалась. – Управлять натурой, чувствовать свою власть над ней, чтобы творить?
– Это первый уровень, – согласилась Ева. – Управление, творчество и в результате признание. Внимание, слава… Возьмем нашего профессора. Она учит студентов, отдает им свои знания, умения, опыт, а они берут это и становятся тем, кем она сама стать не смогла. Она написала пару книг, опубликовала несколько фотографий, но художником ее не считают, верно? Ее считают всего лишь учителем.
– Это очень важная профессия, хотя ее часто недооценивают. Вот вы, например, хороший учитель.
– Я никого ничему не учу. Может быть, готовлю к чему-то. Но это совсем другое дело.
– Если бы вы не учили меня, я бы не получила возможность стать детективом. Во всяком случае, это произошло бы не так быстро.
– Я просто готовила тебя, и не будем больше об этом говорить… Второй уровень – это что-то взять у натуры. Для убийцы натура – не личность, у которой есть своя жизнь, свои потребности или права. Натура – это что-то вроде дерева. Если для каких-то твоих нужд нужно срубить дерево – что ж, тем хуже для него. Деревьев на свете много.
– Вы же знаете, что в нашей семье все сторонники «зеленых». – Пибоди передернула плечами. – При мысли о бездушно срубленных деревьях меня бросает в дрожь.
– Как бы то ни было, этот убийца убивает не ради желания пощекотать себе нервы. Гнев и корысть тут ни при чем. И секс тоже. Это что-то глубоко личное. И интимное. Очевидно, он рассуждает так: «У этого человека, у этой особи есть то, что мне нужно, и я возьму это. Возьму то, что у них есть, и оно станет моим. Они станут моими, а результат – произведение искусства. Вот он я! Восхищайтесь мной!»
– Это настоящее извращение.
– У него очень извращенный ум. Извращенный, изощренный и хладнокровный.
– Вы думаете, это профессор Браунинг?
– Во всяком случае, она имеет к этому отношение. И мы должны выяснить, какое именно. Кто знает ее, Хастингса и двух жертв одновременно? Кто имел контакты с ними всеми? Постараемся узнать.
Они поехали в Джульярд. Жизни Рэйчел Хоуард и Кенби Сулу должны были где-то пересекаться.
Ева велела Пибоди побродить по театральному факультету с фотографией Рэйчел, а сама пошла в деканат. Когда зазвонил телефон, она стояла в задней части репетиционного зала и следила за группой молодых людей, изображавших различных животных.
– Даллас.
– Привет, лейтенант! – услышала она голос Рорка. – Господи, ты что, в зоопарке?
– В каком-то смысле. – Чтобы было не так шумно, она вышла в коридор. – Все в порядке?
– Более или менее. Ева, я должен на несколько дней улететь из города.
– Ох…
Собственно говоря, в его отлучках не было ничего необычного – у Рорка имелись деловые интересы во всех уголках Земли. Но время он выбрал неудачное.
– Я должен лететь в Ирландию, – сказал Рорк, не дав ей возразить. – Должен вернуться и завершить то, что начал.
– Послушай, мне понятны твои чувства, но, может быть, не стоит так спешить? Я сейчас веду дознание. Дай мне закончить дело. А потом я возьму отпуск. Подам заявление, как только вернусь в управление.
– Я должен сделать это сам.
Она сосчитала до десяти, а потом сделала глубокий вдох.
– Рорк…
– Ева, это нужно сделать. Тебе не о чем беспокоиться. Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за меня. Извини, что я бросаю на тебя Соммерсета. Постараюсь вернуться как можно быстрее.
Ева изо всех сил старалась казаться спокойной – это было необходимо им обоим.
– Когда ты улетаешь?
– Сейчас. Немедленно. Честно говоря, я уже на борту челнока. Не могу сказать точно, где я буду, потому что еще сам не знаю этого. Но сотовый телефон всегда при мне. Ты сможешь связаться со мной в любое время.
– Ты знал, что улетаешь. – Она понизила голос и повернулась спиной к сновавшим по коридору студентам. – Еще утром.
– Сначала мне нужно было уточнить кое-какие детали…
– Но ты уже принял решение!
– Да, принял.
– И нарочно позвонил тогда, когда я уже не могу остановить тебя.
– Ева, ты бы не остановила меня. А я не имел права отрывать тебя от дела и требовать, чтобы ты нянчилась со мной.
– Но разве ты не делал то же самое, когда полетел со мной в Даллас? Не нянчился со мной?
– Это было совсем другое дело.
И тут Ева не выдержала:
– О да, я забыла! Ты же у нас мужчина с железными яйцами!
– Мы вылетаем, – холодно ответил Рорк. – Я при первой возможности сообщу тебе, где нахожусь. Вернусь через несколько дней. Возможно, скорее. Тогда ты сможешь пнуть меня в железные яйца. И все равно я люблю тебя. Как ни странно.